Сен 18

В №10/82 газеты «Мир всем» было опубликовано письмо Александра, адресованное Татьяне Адольфовне Миллер, которое было написано им еще во время пребывания в заключении. Вскоре Александр вышел на свободу и сегодня, по прошествии нескольких лет, рассказывает нашему корреспонденту о том, как он пришел к вере и как сложилась его жизнь на воле.

— Родом я из Мытищинского района Московской области. Сейчас мне пятьдесят четыре года. Из пятидесяти четырех лет я двадцать три года отсидел в лагере. Садился, выходил и через полтора-два года опять попадал туда. Всего у меня шесть судимостей. Последний раз освободился в 1999 году. Последний срок у меня был большой – десять лет, очень я по этому поводу переживал, конечно. В Бога не верил, ни во что не верил, в свое время комсомольцем был, потом вот все тюрьмы-тюрьмы. И решил бежать. У меня два побега из тюрьмы, даже три. Первый раз убежал — в Москве поймали, сроку добавили на один год, потом еще раз вытащили из-под забора в «запретке», еще сроку добавили. И так из колонии в колонию переводили. В третью колонию перевели – это в Рыбинске, и там я уже задержался, так скажем.

— Было ли у вас тогда какое-то представление о Боге, о духовной жизни?

— Нет, не было, только бабушка что-то рассказывала в детстве. Кстати, возможно, она научила меня Иисусовой молитве. Потому что я вспомнил эту молитву, когда бежал в третий раз из колонии. Там было кожаное производство, ботинки делали, и я спрятался в кузов машины, которая вывозила кожаные обрезки, меня завалили сверху этими обрезками. Я думаю: «собаки не унюхают, все-таки кожа». А когда выезжал, солдаты стали шильями протыкать эту кучу обрезков. Вот тогда я взмолился так, что чуть ли не из шкуры вылез, наверное, и откуда-то вспомнилась эта молитва:

«Господи Иисусе Христе, спаси меня, я погибаю». Откуда, не знаю — бабушка научила? Я тогда так молился, что никогда больше так не молился в жизни, наверное. У меня было два прокола в одежде от этих солдатских шильев, но сам я телесно остался невредимым. И когда я выехал, выпрыгнул в лесу с машины, где-то переоделся… Когда я приехал в Москву, первое что сделал — пошел в церковь. Я понял подсознательно, что это мне Бог помог, хотя в Бога я не верил, и пошел поставил десять свечек, даже не знал куда ставить, мне одна бабушка подсказала Николаю Угоднику поставить. Это реально со мною было. Интересно, что меня брали не наши милиционеры, которых приехал целый автобус из Ярославской области в Москву, а брали меня муровцы. Те бы меня расстреляли просто, они были злые там как собаки. То есть тоже Бог уберег. Уже потом я все это понял, осознал. И добавили мне всего год, все так на тормозах было спущено, и меня там вообще пальцем никто не тронул. Но что самое интересное — я начал понимать, что что-то со мной происходит не то, хотя уже так отчаялся в жизни, и жить-то не хотелось. Я сел в ПКТ, меня просто закрыли, так, на всякий случай, чтобы опять никуда не убежал, отсидел месяца два-три, в камере четыре человека. И был у меня такой настрой — с жизнью расстаться. Ночью, газеткой прикрыта лампочка, серая камера, стены наляпаны, корявые такие — накидывают раствор, чтобы на них писать нельзя было, ужасно там, вонища естественно: все эти носки грязные… На окне решетка, и еще какие-то жалюзи, света-то не увидишь нормального. Но суть не в этом, суть в том, что я собрался распрощаться с жизнью, сел на нары, и во время этих грустных мыслей… Вдруг весь окружающий меня мир пропал, было состояние восхищения, меня как бы унесло куда-то вверх, все пропало абсолютно! Оказался я где-то очень высоко. Словами, конечно, сложно объяснить. Примерно это состояние было такое: я увидел свет, вот пишут «невечерний», — я этот свет видел, он как бы струился, и он был живой, то есть осязаемый, и каждый лучик пронзал каждую клеточку моего тела, каждая клеточка трепетала, то есть каждый лучик как бы любил каждую клеточку моего тела, и я весь был в этой любви. Это настолько было даже физически ощутимо, необыкновенно, что на словах просто не передать, это был верх какого-то блаженства, такое наслаждение! И самое интересное то — откуда шел этот свет. Я понимал, что я как бы где-то на пороге, перед чем-то. Но откуда шел этот свет? И этот свет для меня олицетворялся с чем-то живым, с частью чего-то большого, того, что нас любит. И тут же я как бы увидел землю, нашу землю, как будто я смотрю на нее в перевернутый бинокль, и она такая маленькая! И все удовольствия, которые можно себе представить на земле, — я их увидел мгновенно, все, которые только можно в мыслях представить, — деньги, пьянки, яхты, самолеты, то есть все это увидел, и вот все это вместе взятое – все эти богатства земные – по сравнению с тем светом, с той любовью, которую я ощутил, я понял, что они — это вообще ничто. Я как бы стоял на лезвии ножа – с одной стороны вот эта вот земля с ее удовольствиями — вся, а с другой стороны вот этот свет, эта любовь. И мне было как бы не сказано, нет, голоса я не слышал, мне было вложено в голову, но я понял слова-то: «Чего стоят все твои переживания о том, что ты сейчас потерял, – вот эта земля с ее наслаждениями и ради чего ты хочешь с жизнью расстаться, по сравнению с тем, что тебя ждет, с тем, что ты сейчас ощущаешь!» И я опять очутился в камере на нарах, расплакался и говорю: «Господи, прости!» Даже сейчас как-то необыкновенно трепетно все это вспоминать. Это было настолько знаковым, чудным событием, оно вступало в противоречие со всей моей прошлой жизнью, с моим миропониманием, мироощущением, мировосприятием.

И когда я пришел в себя, то жизнь переменилась вообще – я уснул, утром встал какой-то обновленный, чистый, меня уже не беспокоило, что я сижу в тюрьме, меня не беспокоило, что у меня срок громадно большой, что я выйду какой-то уже совсем древний. Я вот как-то переродился что ли. И прямо тут же в этот же день оказалось, что у одного из сокамерников есть Евангелие, он вынул его из своей сумки и говорит: «У меня была сестра в гостях» — он тоже был москвич, мой земляк, – вот, если кому надо Евангелие, возьмите». А Евангелие было издания в честь 1000-летия Крещения Руси, красная такая книжица. Я начал читать это Евангелие, я его читал целый год. Помимо этого Евангелия стали попадать в руки другие книги христианского направления, то есть духовная литература. Вышел я из ПКТ, потом мне стали письма присылать по объявлению в газете. Моя мама, которая жила здесь в Мытищах Московской области, Царство ей Небесное, дала объявление в газете якобы от меня насчет знакомства. Я-то не в курсе был. И мне стали люди писать. Одно из писем, которое пришло тогда, было письмо от моей нынешней жены. А она оказалась из Сергиева Посада – города, в котором я никогда не был, хотя жил рядом. Потом мы с ней долго переписывались. То есть все начало налаживаться.

Когда вышел из ПКТ, так как я человек любопытный и привык все познавать опытно, то увлекся еще индуистской религией, «Бхагавадгиту» стал читать. И стал проверять: вот, читаю Евангелие, читаю Псалтирь – мне хорошо, на душе тепло, читаю «Бхагавадгиту» – тут ничего. Вот тут – тепло, а тут – ничего. У нас в лагере были ребята, которые ушли в кришнаиты, и у меня постоянно с ними дебаты возникали, но они со мной старались как-то не дебатировать, потому что не могли меня переубедить. И вот только через год я пошел исповедоваться, уже осознанно, понимая, что это такое, что происходит на самом деле, полностью уже Евангелие все прочитал. У нас тогда появился батюшка – это отец Василий, мы и сейчас с ним видимся, слава Тебе, Господи, и венчался я у него в Рыбинске, он наш с женой духовный наставник. Отец Василий сейчас уже не просто батюшка, а благочинный, настоятель собора во имя святого Исаакия, который был построен как прообраз Исаакиевского собора в Санкт-Петербурге, точно один в один, только маленький. Сначала его построили, это опытный образец был. Очень красивый. Его недавно город передал Церкви, и там сейчас отец Василий настоятель, и в то же время он еще и благочинный. Хороший такой человек. И когда я к нему пошел исповедоваться, то меня отговаривали, говорили, что он такой-сякой, самогонку гонит и прочее… и вот ему я должен был откровенно поведать о таких своих негативных поступках, о которых и самому-то порой стыдно вспоминать, а как это чужому человеку рассказывать? Я все это записывал. Прочитал, как надо готовиться к исповеди, и с семилетнего возраста стал вспоминать все свои негативные поступки, которые я совершил в своей жизни. У меня это было записано страницах на пяти на шести — много. Сначала раза два приходил на исповедь, но не решался и уходил назад, бесы отводили – сейчас-то понимаю. То есть это было все очень сложно, не так просто. А батюшка, естественно, не каждый день приезжал, а раза два в месяц. И только на третий раз я себя пересилил, зашел в комнату, и мы с ним оказались лицом к лицу, увидел его глаза, упал на колени, давай все это читать. Все это прочитал, он меня накрыл епитрахилью, прочитал разрешительную молитву. Вот, когда он читал молитву, у меня было такое ощущение… сейчас подумаю, какое бы сравнение привести. Это как когда перекрывают реку, огромные самосвалы 25-, 30-тонные везут огромные куски породы – глыбы, заезжают на понтонный мост и сбрасывают все это в реку, и вот когда сваливают этот очень тяжелый груз, машины так прямо поднимаются: они груз свалили и рессоры выпрямляются. И вот когда батюшка читал разрешительную молитву, у меня было такое ощущение, что с меня этот груз свалился, и когда я встал на ноги, то тела своего не чувствовал вообще, я был настолько легкий, и я был растерянный, какая-то дурацкая улыбка у меня была, не знал просто чего делать с собой, я понимал, что что-то произошло очень важное. А батюшка, он же тоже принимал участие в Таинстве, и мы оба оказались в этом, и расплакались, расцеловались, и стали самыми близкими людьми по сей день с того самого момента. Ну и жизнь стала налаживаться. Все это пошло потихонечку с Божией помощью, в это русло направилась жизнь.

— Какие изменения произошли в вашей жизни после исповеди?

— Стал молитвы читать – утреннее, вечернее правило, все как положено, в молитвенную комнату ходить, Псалтирь читать – не понимаю, о чем читаю, а мне так хорошо. Сейчас у меня есть аудиодиск – на нем вся Псалтирь записана, включишь его, слушаешь и успокаиваешься. Даже неверующие люди, которые со мной ездят, бывает, говорят: оставьте, пусть поработает. И у меня такие мысли стали возникать, думаю, как меня могут любить, когда я сам себя порой не люблю? У меня эта мысль так засела в голову, я долго думал об этом, месяца два проходит, и на Рождество Христово я просыпаюсь, рано еще – в казарме человек шестьдесят (в одной комнате), двухъярусные койки, все это мужики – не то что тебе пошел и помылся в душ каждый день. Ну, привыкаешь, конечно, ко всему. И вот я просыпаюсь, кто-то встал, кто-то еще не встал, кто-то ходит, и вдруг я их увидел всех сразу, то есть весь народ, как объяснить – не знаю, – я видел людей и снаружи и изнутри. Вот снаружи они были такими, как я и привык их видеть, а изнутри они были ну такие все прекрасные, ну такие все хорошие! Внутри у каждого была искра Божия, я их всех так любил! И это такое чувство, это такая высшая степень блаженства – человек ведь фактически для блаженства сотворен, только для духовного. И я был готов в них по капельке растечься, вобрать их всех в себя, и я их вобрал, и отдать им это — вот, у меня одно было желание. И они все это почувствовали, представляете! Не знаю, сколько по времени это продолжалось, то есть Бог мне дал ответ – что такое любовь, что такое любить ближнего – это наивысшее счастье вообще. Этот вопрос в течение двух или трех месяцев у меня в голове сидел, и на него был дан реальный ответ. И они ко мне все потянулись. Естественно, у меня были негативные отношения к кому-то, и не к одному там человеку. Напротив меня спал мужик, я его пытался, конечно, любить, но я его ненавидел, честно говоря, и его никто не любил – он убил собственную дочь, шестнадцатилетнюю девочку, за то, что она пришла с друзьями, они шумели, не дали ему спать, взял и зарезал. А мне никуда от него не уйти, это тюрьма, и я должен здесь лежать напротив входа, мы года два, наверное, спали с ним рядом. И этот человек, представляете, расплакался, лицо рукой прикрыл, и потом мне сказал: «Знаешь, как мне тяжело!.. А я ведь с мамой в церкви на хорах пел, когда мальчиком был», а он был такой злой на всех, и он как бы открылся совсем с другой стороны. То есть в любом человеке и в каждом последнем преступнике присутствует вот эта искра Божия, и он не потерян, пока живет и дышит. А тут я их всех увидел. Внутри у каждого была эта искра! И потянулись ко мне самые бедные, самые нищие, самые зашуганные, застуканные люди-то пошли, они почувствовали, что во мне что-то изменилось. То есть вот эта благодать Божия, она от человека, идет и она не кончается, как бесконечные реки воды из тебя на остальных истекают, и когда ты являешься их проводником, ты получаешь огромное наслаждение.

Другой случай у меня был. Я думаю: ну, все это понятно, а как же меня Бог-то слышит? Молитвы читаю про себя, а, может, Он меня не слышит совсем? Вот молитвы, вот иконы, а где же Он? Сам себя ругал за это, думаю: это вопрос какой-то никчемный, а все равно в голове сидит, и все. А где там читать молитвы? – утром лежу на коечке, читаю, люди ходят. И вот как-то Бог появляется в самое, казалось бы, неподходящее время, когда народ кругом, читаю, и я только в ужас пришел: я Его ощутил всего, как бы чуть ли не сидит рядом со мной на койке, вот Этого, Который все в себе содержит, все абсолютно. То, что мы видим, – это только малая часть, а еще ж духовный мир есть, а я Его всего рядом чувствую, что вот Он сидит. И у меня слова застряли в горле, я настолько испугался, у меня ужас такой был священного характера. Вдруг я себя увидел таким мелким, как мошка какая-то, думаю: и как вообще я посмел Ему такие вопросы задавать! Было состояние такое, обволакивающее: Он нас настолько любит! Так любит, что словами не передать, и это не та любовь — не земная, нет, это не любимая женщина, это не мать, это не отец, это намного выше, то есть сравнительной степени просто нет, но Бог – это любовь. И я вот это точно знаю. Я тут же расплакался, и мне неудобно – народ ходит. Опять же не знаю, сколько по времени все это продолжалось, но благодать, конечно, такая была, что словами не передать. Поэтому как мне себя после этого вести и как я могу сказать, что Бога нет, когда я знаю, что Он есть реально.

— А почему вы именно к православию пришли? Ведь Евангелие читают и протестанты, и католики.

— Знаете, мне очень помогли угодники Божии, чтение их трудов. Тот же Феофан Затворник, он же был настолько образованным человеком в свое время, что знал чуть ли не семь или восемь языков. Книги святых отцов о католиках, о баптистах, об этих всех протестантах очень все хорошо объясняют. Когда надо, у меня в памяти всплывают места из этих книг, и я могу вполне объясниться с любым человеком, он меня не переубедит. И там и здесь я сталкивался и с кришнаитами, и с баптистами, и с пятидесятниками, и внутри я четко убежден, знаю, что истина только в православии. Хотя говорят, что если человек не знает, но делает так как нужно, то Господь не оставит его Своим вниманием. Вы себе не представляете, сколько я перечитал. У меня библиотека была очень большая, я и за свои деньги книги покупал (в лагере у меня была работа), и мне присылали, отец Василий привозил. Я в православную газету написал объявление с просьбой помочь с духовной литературой. Много кто мне писал, книги посылал. Я все книги там оставил, у меня и «Добротолюбия» все тома были, все тома Игнатия Брянчанинова были – семь томов, Феофана Затворника было очень много книг, письма почти все его были. Я и сейчас много читаю.

— Начиная с той первой встречи с Богом, с того момента, когда вы поверили в Бога, сколько еще лет вы провели в колонии?

— Ну, считай почти весь срок, с 1991 года, то есть восемь лет. И как освободился, конечно, очень интересно. А я был такой самый страшный там в лагере, меня ночью приходили проверяли, три полосы было, ну и два побега – чего вы хотите. И вот такой вот я нехороший, получил еще два года за побеги, у меня было двенадцать лет в общей сложности сроку, и тем не менее я освободился условно-досрочно, отсидев девять с половиной лет, то есть два с половиной года я оставил. Не слышал, чтоб такое было в практике лагерей. Потому что если ты подаешь ходатайство об условно-досрочном освобождении, то суд, принимая решение, пишет, что обжалованию не подлежит. Оно так и было. Когда я подал первое ходатайство, был суд, — мне отказали. Через полгода я имел право подать еще. Я через полгода подал ходатайство, мне опять отказали. В третий раз подаю, думаю: все, сейчас отпустят – это еще полтора года прошло, — опять отказ, и мне кто-то подсказал написать жалобу прокурору Ярославской области. Я пошел к батюшке, батюшка благословил, я написал эту жалобу. Ровно через две недели приходит письмо из Ярославля: «Ваша жалоба рассмотрена, направлено письмо в рыбинский суд, и они призваны к тому, чтобы судья пересмотрел ваше дело». И буквально через месяц меня освободили. Они же меня судили два раза за то, что я убежал из колонии, а тут я такой хороший стал, что меня надо освободить раньше времени, не досидев того, что они мне присудили, – два года. Но суть не в этом. Я, конечно, прекрасно понимал, что все это Бог, все это через Бога. Я молился Ему. У нас была молельная комната, сейчас там часовня есть, я ездил туда недавно, меня пускали в колонию, где-то около года назад вместе с батюшкой приезжали. За лесом для часовни также ездил, пока она еще не была построена.

— Сколько лет назад вы освободились?

— Ровно десять лет уже. Я освободился 8 октября 1999 года, как раз на день Преподобного Сергия. Представляете, как получилось! У меня покровитель – Преподобный Сергий, так как жена из Сергиева Посада. С будущей женой мы долго переписывались, потом она на свидание ко мне приехала, потом, когда я начал в отпуска ездить, приезжал в Лавру. Приехал первый раз, упал там на колени и расплакался, когда зашел в Троицкий собор. Тогда была возможность уходить в отпуск из колонии на две недели. Я четыре раза ездил. Был период, когда приняли положение об этом. И я не первый, а второй или третий был из тех, кто поехал в отпуск. Я оправдал это доверие в том плане, что несколько раз ездил и приезжал назад. Потом меня освободили условно-досрочно, и, слава Богу, с Божией помощью я не вернулся назад-то больше, хотя у меня шесть судимостей. Это все через Бога получилось.

— За что были судимости?

— Судимости нехорошие были, у меня проблема была с женщинами изначально, с детства, за изнасилования сидел, ну, было и за угон машины сидел. Семья нездоровая была, отец пьяница, мы от него бегали, он нас колотил. Он сейчас живой, отец есть отец — пьяница ни пьяница, смотрим за ним с братом вдвоем. А вообще, конечно, все это идет с дедов, с прадедов. Один дед был офицер НКВД, в Подмосковье погиб. Что такое НКВД, мы сейчас уже знаем. Второй дед тоже был не очень хорошего поведения, как мне рассказывали, он вообще сгорел, его бензином облили и подожгли во время войны, прямо живьем сгорел. Ну вот все одно на другое накладывается, и я из-за проблем с женщинами сидел в основном-то. В лагере не очень хорошо относятся к людям, которые за это там сидели. Срока были большие. Как-то стесняешься этих статей даже сейчас, хоть все это в прошлом, но как-то не очень себя хорошо чувствуешь, а это никуда не денешь. Я просил прощения у Бога и исповедовался.

— Как складывалась ваша жизнь после освобождения?

— Когда меня освободили, я даже сам этого не ожидал, честно говоря, – надеялся на Бога, конечно. Когда меня вызвали, было уже поздно, говорят: давай мы тебя завтра выпустим. Я говорю: не надо завтра, я сегодня уеду. И меня освободили в четыре часа, уже под вечер. Я получил деньги и пошел пешком к батюшке, километров пять, наверное, шел пешком. Сначала к нему, его не оказалось, была его жена, ждал пока он приедет, так как без его благословения ничего там не делал. Это в Рыбинском районе, в деревне. Потом приехал батюшка, меня определили со сном. Утром мы проснулись часов в шесть, он открыл храм – там очень большой храм, построенный в память о Леушинском женском монастыре, который был затоплен Рыбинским морем. А игуменья этого монастыря дружила с отцом Иоанном Кронштадтским. И я в связи с этим тоже очень почитаю батюшку Иоанна Кронштадтского, много читал его книг, и по его молитвам Господь удостоил меня, когда в Рыбинске был передвижной музей, приложиться к его наперсному кресту, который он носил. И у всех, кого я почитаю, чьи книги читал, – Феофана Затворника, Игнатия Брянчанинова, батюшку Серафима Саровского, – я у всех у них был, ездил, к мощам прикладывался. Сейчас у меня неделя отпуска осталась, собираюсь съездить в Калужскую область в Оптину пустынь. Там я не был ни разу. Об оптинских старцах тоже много читал. Тут как-то еду на служебной машине, какой-то дяденька меня тормозит, ну, я по старой привычке нет-нет да подрабатываю, и мы с ним едем и церковь проезжаем, я крещусь. Он это увидел и говорит: «А вы к нам приезжайте». Я говорю: «Куда к вам-то?» Он говорит: «Как куда, в Оптину, у нас хорошо!». Я спрашиваю: «А вы откуда?». «Я оттуда, — говорит, – Приезжайте, приезжайте», – кладет мне двести рублей за дорогу и уходит. Я думаю – это Бог мне напомнил, что я столько туда собираюсь, а все никак; думаю, теперь уже надо ехать. А к Серафиму Саровскому тоже собирался-собирался – никак, собирался-собирался – никак. А он же батюшка строгий, если он не захочет, то ты туда и не поедешь. Это люди думают, что я захотел — и поехал… Какое там. И что происходит. Мы с женой сидим, слушаем по радио о столетии со дня прославления преподобного Серафима Саровского. На следующий день я жене говорю: «Поехали», и мы сели в машину и поехали. Приехали в вечер, машину бросили и пошли встречать преподобного Серафима – его икону казаки несли крестным ходом. По дороге подвозили одну женщину, она дала нам путеводитель «Чудеса последних времен трех мордовских монастырей», и мы потом уже с Сарова заехали еще раз в Дивеево, а затем поехали по этим мордовским монастырям. Там три монастыря, святые источники – двадцать два источника в одной пустыни. А оттуда поехали через Рязань, заехали в монастырь на реке Цне, где находятся мощи Феофана Затворника. Они как бы сами приводят к себе, если ты к нему с любовью относишься.

Ну, я так все складно рассказываю, но, естественно, не без проблем у меня все складывалось, в том числе и в личной жизни. Но в целом, когда есть стержень, то Бог держит. И ребятам, которые будут это читать, хотелось бы сказать, что все от Бога, все абсолютно. Ему молись — год, и два, и три — у кого большие срока. Нет ничего невозможного. То, что невозможно человеку, возможно Богу.

— Были ли у вас проблемы с поиском работы?

— Вы знаете, нет. Я сразу пошел к Преподобному Сергию. Приехал на день его памяти в четыре утра, сначала зашел к своей будущей жене, и в пол-шестого ушел в Лавру, я там до вечера пробыл. Потом Пресвятой Богородице очень много молился, и стал ходить искать работу. Прикладывался к мощам Преподобного Сергия, говорил: «Батюшка, помоги! Помоги мне трудоустроиться». Они же слышат. Сначала устроился токарем на заводе, два месяца проработал, потом на стройку устроился разнорабочим, там тяжело было. Потом, у меня были водительские права, устроился работать на грузовую машину, побольше стал зарабатывать. Я никому не говорил о своем прошлом, и сейчас не говорю. За исключением одного-двух человек, никто не знает, что я столько отсидел в тюрьме. В основном водителем работаю, сначала в торговых компаниях, теперь в банке. На хлеб хватает. Жена у меня логопедом работает, детишек разговаривать учит. Я когда к ней приехал, мы с ней год жили, через год поехали к отцу Василию, повенчались, расписались. И сейчас, слава Богу, десять лет уже вместе. Мы живем очень скромно — в общежитии. Недавно приватизировали нашу комнату — двенадцать метров. У жены в деревне есть дом, но он общий, у них пять сестер и один брат. Мы туда все вместе ездим, сажаем картошку, капусту, земли много – тридцать соток, все лето там живем. А зимой в Сергиевом Посаде в этой комнатке, но ничего, нормально. Компьютерной грамоте выучился, ходил на курсы. Все знают, а я не знаю – ну как так? Ноутбук себе купил уже вот года три, наверное, назад, подключил Интернет.

Вы знаете, пока меня Господь не встряхнул, за шиворот не взял, у меня мысли были только о том, что не хотел жить. Я понимал, что уже не убегу больше, меня постоянно будут держать в камере, жизнь кончилась, всё, двенадцать лет срока, уже старый дед выйду, хотя сейчас мне пятьдесят четыре года, и чувствую себя хорошо, слава Тебе, Господи! Курить бросил совсем недавно, буквально четыре месяца назад. Никак не мог бросить. Дошло до того, что я был в Лавре, батюшка-монах попросил дать обещание перед крестом, что не буду больше курить. Я пообещал и еще девять лет курил после этого. Вспоминал об этом частенько, говорил Господу: «Помоги, Ты все можешь», и бросил. Мне кто-то дал книжку о том, как быстро бросить курить, прочитал ее и тут же взял и бросил. И сейчас я чувствую себя в принципе нормально.

— Как складывается ваша духовная жизнь?

— На мой взгляд, не очень складно. Чем дальше живешь, тем больше негатива в себе находишь. Но Бог нам всем судья. Наше дело изо всех сил стараться жить так, как заповедал Господь, а Божье дело — судить нас либо миловать.

Беседовала Е. МАРКОВА

Опубликовано в газете Мир всем, № 1/85, 2010 год

Поделиться в соц. сетях

Опубликовать в Одноклассники
Опубликовать в Мой Мир

Написать ответ